заибись, Ch.2

Пока ещё не все забыли, что такое F&G, а я не дописал вторую часть, публикую неоконченную версию второй главы F&G.

Москва, семья, университет, друзья затенили мою сибирскую историю. Я быстро переключился на привычную для себя столичную жизнь и едва ли вспоминал происшедшее со мной в Радужном, не смотря на яркую необычность и спасительную трагичность того приключения. Я почти не поддерживал общение с моими сибирскими знакомыми. Мы редко созванивались, мне не хотелось отвечать на расспросы о причинах моего неожиданного ночного побега из Радужного, тем более что, каким-то образом, молва всё же связывала его со сломанной гортанью жулика Винта. Да и жизнь в Москве сильно отличалась от той, сибирской. Всё быстрее, разнообразней, интересней и роднее. Трудно было представить в этом бытие моих сибирских друзей и подруг.
Прошло четыре месяца после возвращения из Сибири, когда мне позвонил Александр. Он был одним из переводчиков в Радужном, взрослый, лет сорока, очень грамотный парень, спокойный и интеллигентный. Он здорово помог мне в первые дни моего барахтанья в океане английского языка с нефтяной спецификой.
— Илья, выручай, — без вступления Саша начал наступление.
— Санёк, здорово, ты чего? Что случилось? — спросил я.
— Смени меня. Я уже пятую неделю на вахте. Мне срочно надо домой вернуться по семейным делам. Дети и жена болеют с температурой, некому за лекарством сходить. Я им очень нужен, — Саша был очень взволнован и расстроен.
— Саня, я понял, сейчас придумаем чего-нибудь. А чего тебя так не отпустят? Там же полно толмачей. Просто я не могу в Радужный, — сказал я.
— Илюха, я уже в другой компании. А чего ты не можешь? Да это не в Радужном, километров 50 на запад. Тут одна компания делает стартап, разбили лагерь. Я единственный переводчик. А нужно три, потому что приедет бригада американская из Техаса на днях. Давай, собирайся. Хотя бы на две недели. Хочешь, можешь дольше, как скажешь. Очень надо, выручи, а то я уже извёлся, надо семье помочь, — признался Саша.
— Ну, ладно. Я приеду, — произнёс я, решив, что проблемы буду решать по мере их возникновения. Конечно, Сашке надо было помочь, думал я. Ведь пять недель на вахте. Боже мой, как он это выдержал. А у человека семья, дети на большой земле. Понятно, что деньги надо зарабатывать, содержать их, но уж очень на дальнее плавание походит. А тут ещё все разболелись. Надо ехать, а там видно будет.
— Илюха, спасибо, я твой должник. Позвони в Москве по этому номеру Ларисе, она организует тебе билеты. Прилетай завтра, — Санёк почти плакал.
— Приеду. Готовь поляну, — поддержал я Сашу.
— Слушай, поляна не получится, я тогда сегодня вечером улечу домой, я там нужен, — сказал Саша виновато.
— Конечно, я не подумал, давай уезжай к своим, я точно прилечу, поменяю тебя. Всё, пока. Давай, побегу тогда звонить Ларисе и собираться, — закончил я этот неожиданный разговор, зачинавший новое приключение в крае, который я уже начал забывать.
Удивительно странное чувство нежности я испытал, когда самолёт пошёл на снижение и показались факела. Сжигать попутный нефти газ неэкологично и расточительно, но безумно красиво смотреть на это ночью сверху. Бескрайняя и безлюдная, казалось бы, тайга, и эти огромные огненные надрывающиеся клубки, взывающие и ревущие.
Меня встретил любезный Майк. По дороге он объяснил, что вся деятельность компании сосредоточена на Западном промысле, где он, Майк, построил городок. Ещё он сообщил, что завтра прилетит группа из Техаса, которая начнёт активно работать, завозить оборудование и т.д.
Городок, который построил Майк, был очень симпатичным и комфортным, созданным из канадских модулей-бытовок. Получилось много номеров, душевая, столовая. Майк завёз кучу еды из Голландии и двух поваров из Португалии. Всё было готово к приёму техасцев, которые, судя по волнению Майка, были важными перцами.
Вечером Майк разговорился и объяснил мне причины своего беспокойства по поводу предстоящего появления ковбоев. Он работал в Сибири уже больше года, построил этот самый городок, но руководство недовольно считало, что Майк мог бы быть активней и эффективней. Всё это не представлялось бы ему трагедией, если бы он не встретил в Сибири, эх, ну, как всегда, что же ещё, да, если бы он не встретил в Сибири свою любовь. И возвращаться в Америку Майк не хотел. Он знал, что его миссией было построить городок, и он теперь построен, миссия выполнена, но им недовольны, что означало расставание с Сибирью и любимой женщиной.
— Майк, так ты специально так долго строил? Чтобы дольше здесь быть? – задал я не очень тактичный вопрос.
— Да, — честно и радостно ответил Майк, — но все думают, что я строил долго потому, что ничего не делал, а только трахался, — добавил он обиженно.
— Майк, — засмеялся я, — так это ведь почти одно и то же.
— Нет, — серьёзно ответил Майк.
Майк оставил меня в городке с поварами-португальцами, а сам укатил в город. Позже я понял, что он никогда не ночевал в построенном лагере, а всегда отправлялся в купленную им для любимой квартирку движимый не только чувством к женщине, но и страхом за свою жизнь.
Португальцы были очень милыми и внимательными. Да, больше даже милыми. Не знаю, кому пришла в голову такая опасная для края, населённого разнообразными аморалами, политкорректность, но ребята были геями. Хорошо, что никто на промысле об этом не догадывался, просто не знал потому, что не видел ребят. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить их нетрадиционность.
На следующее утро приехали ещё два переводчика: Володя и Сергей. Они успели поругаться по дороге на промысел. Причина разлада стала ясна скоро. Сергей оказался оголтелым славянофилом и антисемитом, а Володя был просто семитом.
Вечером идиллия нашего тихого и удобного городка, населённого двумя португальскими геями, скучным евреем, доблестным славянином и скромным студентом, был взорвана появлением банды Гарри и Техаса. Гарри был главным. Бородатый здоровый ковбой. С первой минуты он послал всех на хуй. Ну не всех всех сразу, а всех а лице скучного, но услужливого Володи, который опережая остальных, бросился демонстрировать лояльность и преданность, безгранично и невыносимо вежливо представился и поздоровался. Гарри, уважающий принципы американской демократии, ответил двумя фразами, будто бы предоставляя Володе выбор. Он сказал: «Fuck you or Fuck off». Немного сострадая сконфуженному Володе, мы с Сергеем всё же очень развеселились и решили вовсе не с кем не знакомиться и уйти в номер.
Позже португальцы позвали ужинать, и мы оказались в одном помещении с бандой Гарри. Володя уже был рядом с новым господином, всячески пытаясь показать тому, что у него очень хорошее чувство юмора и техасское приветствие пришлось ему по душе. Остальные члены банды расселись за столами, отчаянно пялясь на нас с Серёгой, пытаясь разглядеть этих русских, почему-то не обращая никакого внимания на Володю. Ребята были как на подбор, в казаках и бейсболках. «Да, подумал я, в Радужном у нас такие только на буровые приезжали комаров пугать». Как будто читая мои мысли Гарри сказал:
— Эй, ты.
— Да, я.
— Ты ведь работал в Радужном на другой фирме, — спросил меня Гарри.
Откуда он это знает и что ещё ему могли рассказать.
— Да, работал, — ответил я, садясь за стол с Сергеем. Гарри сидел за другим столом.
— Ну и где тебе больше нравится?
— Да я собственно второй день здесь.
— Ну, всё-таки, — продолжал напирать Гарри.
— Разное. Там была размеренная работа: офис, гостиница. Здесь по-другому, больше движения, — уклончиво обобщил я.
— А знаешь, что я тебе на это скажу? – неожиданно раскраснелся Гарри.
— И что?
— Если тебе не нравится, ты можешь fuck out of here (уёбывать отсюда), — неожиданно предложил Гарри.
Признаюсь, что я растерялся и не знал как стоит реагировать на эту ноту. Сергей, напротив, не смутился.
— Гарри, а ты знаешь, что я бы ответил на это на месте Ильи, — спросил он, вставая и подходя к Гарри.
— Что? – поинтересовался Гарри, видимо, надеясь узнать что-то новое.
— Вот что, — сказал Сергей и двинул Гарри кулаком в подбородок.
Удар был не очень сильным и Гарри вскочил, пытаясь наброситься на Сергея. Один из американцев, молодой парень, позже выяснилось, что он родной сын Гарри, тоже прыгнул на Сергея, но я успел сбить его с ног. Гарри схватил Серёгу одной рукой и хотел нанести удар, но я влез между ними и локтём пихнул Гарри в грудь. Остальные американцы не тронулись со своих мест.
После этого Гарри заорал:
— Take it easy (успокойтесь)!
И мы сели за стол, думая о том, успеем ли мы поужинать перед отъездом в Москву. Минут десять все сидели тихо, не глядя друг на друга. Я лишь подсматривал за Володей, который выглядел ужасно недовольным. Наконец, Гарри встал и сказал:
— Я был неправ, извините, парни.
— Нет проблем, — ответили мы с Сергеем.
— Давайте лучше выпьем. Вы что пьёте, у меня нет водки, но есть виски и пиво.
— Давай, нормально.
Я бы не сказал, что мы сильно сдружились с Гарри после этого выброса эмоций, но привили ему чувство опасности в обращении с нами. Серёгину принципиальную бесшабашность я оценил. Не уверен, что я поступил бы также как он. Я всегда колебался между карьеризмом и посыланием начальства подальше.
Не думайте, что Сергей был похож на боевика РНЕ или «лимоновца», хоть и ходил в армейских натовских свитерах, которые ему дважды в год присылали вояки в знак благодарности за работу в сложных условиях. Сергей был ярким, искренним и очень талантливым человеком. Он знал пять языков: английский, немецкий, норвежский и ещё какие-то два. Он работал с членами Политбюро, генштабом НАТО и премьером Норвегии. Сергей был человеком, который успешно сочетал чувство собственного достоинства, юмора, принципиальность и авантюризм.
Майк приехал утром бледный и обречённый. Я рассказал Сергею историю Майка, что он влюбился, поэтому долго строил городок и теперь его уволят. Он разволновался, найдя эту историю славянской по духу, побежал знакомиться с Майком, и к огромной своей радости узнал, что мама Майка – чешка, а значит славянка.
Стало ясно, что Майка хотят уволить быстро. Один из американцев, простенько и заметно втираясь в доверие, поделился со мной тем, что знал.
— Гарри уволит Майка сегодня.
— Зачем?
— Он ничего не делал, только трахался с местной.
— Откуда вы знаете?
— Мы так считаем, но сегодня приедет местный начальник, он всё подтвердит.
Приехал местный начальник Тимур, который помогал строить городок. Сергей напросился переводить эти переговоры.
Гарри: «Как часто Майк приезжал на строительство городка?»
Сергей (перевод): «Что вы можете сказать о Майке?»
Тимур: «В каком смысле? Ничего особенного»
Сергей (перевод): «Майк был здесь каждый день»
Гарри (озадаченно): «Почему городок строился так долго?»
Сергей (перевод): «Спасибо, что помогали строить городок. Что думает о сроках строительства?»
Тимур (растерянно): «Да.. Не за что. Можно было и быстрей сделать. Вы сами виноваты»
Сергей (перевод): «Было много проблем, если бы не Майк, до сих пор бы строили»
Гарри (устало): «У меня больше нет вопросов»
Сергей (перевод): «У меня больше нет вопросов»
Тимур (удивлённо): «Мне сказали, что будут вопросы о Майке?»
Сергей (не переводя, отвечает Тимуру): «Нет, вопросов больше нет».
Гарри (подозрительно Сергею): «Что он говорит?»
Сергей (отвечая Гарри): «Тимур говорит, что он торопится».
Майка не уволили в тот день. Гарри был сильно озадачен, как и любой американец, нашедший в холодильнике вместо банки Coca-Cola табличку: Coca-Cola убивает. У него и бригады было много разъездных дел, и он оставил Майка «на хозяйстве» в городке. Серёга ликовал.
Гарри по каким-то скрываемым или просто личным причинам напряжённо относился ко мне. Он даже простил зуботычину Сергею, но использовал каждый удобный случай, чтобы показать мне свою неприязнь. Я не сильно переживал и не пытался демонстрировать любовь и преданность.
Однажды произошёл случай, который заставил Гарри развернуть своё мнение обо мне на 180 градусов. Мы ездили в Нижневартовск на пяти грузовиках и двух внедорожниках забирать контейнеры с грузами. Туда грузовики шли пустыми, в Нижневартовске грузили контейнеры и шли обратно. Колонной, первым шёл внедорожник, потом пять красивых американских Mack с контейнерами на прицепах, замыкающим шёл второй внедорожник. Держать колонну на дороге из Нижневартовска в Радужный было очень сложно. Постоянно «играющие» бетонные плиты, камикадзе –татристы, которые умудрялись обгонять не только по встречной полосе, но и по встречной обочине. Памятники погибшим водителям вдоль этого трёхсоткилометрового сибирского шоссе составляли почти непрерывную изгородь и давали ему жуткое прозвище «дорога смерти». Американские водители с разным успехом справлялись с реальными и психологическими сложностями этого пути. Колонна растягивалась на километры. Проблема была ещё и в том, что Гарри не позаботился привезти рации, и нам приходилось несколько раз встречаться в условленных точках, уточнять статус и согласовывать дальнейшие действия. В тот раз мы собрались после погрузки в Нижневартовске, выстроили колонну и решили ехать до Радужного не останавливаясь. Гарри укатил в первом внедорожнике, потом грузовики, я сел пассажиром в замыкающий внедорожник. Мы проехали полдороги и наткнулись на стоящий на обочине Mack. Это был грузовик сына Гарри – Ника. Мы вышли, выяснить, в чём дело. Оказалось, что на прицепе лопнула рессора, дальше ехать нельзя. Ник был очень по-детски расстроен. Американец, который был за рулём моего внедорожника начал утешать Ника многократно повторяемой фразой: «Всё будет хорошо». Я постарался перевести раскисших янки в деловой режим. Мы обсудили проблему, определили, что нужны два пустых грузовика, чтобы можно было двигаться дальше. Один грузовик, перетащил бы лебёдкой на свой прицеп контейнер Ника, а другой – покалеченный прицеп Ника. Это был единственный реальный план, который мы смогли составить, но для этого необходимо было внедорожнику ехать дальше в Радужный, дождаться там разгрузки грузовиков и направить двух на помощь Нику. Всё это могло занять часов пять. Я не мог себе представить, что Ник останется в грузовике один. Это было слишком опасно. Он был расстроен, не знал русского. Для меня было логичным и необходимым остаться с ним просто для компании, чтобы поддержать и помочь. Никакого геройства тут вообще не было, просто по тем правилам поведения и нормам жизни, усвоенным мною в Сибири, я был должен и обязан остаться с Ником. Нельзя было бросать истеричного парня на морозе в сломанном грузовике. На американцев это произвело впечатление. Они не считали, что я должен был сидеть с Ником пять часов в кабине и смотрели на меня круглыми от моего «великодушия» глазами. Я не стал долго обсуждать своё решение и поспешил отправить удивлённых американцев вдогонку опередившей нас колонне, чтобы ускорить разгрузку грузовиков и сократить наше ожидание.
В кабине грузовика Ника было холодно. Выяснилось, что он заглушил мотор, когда лопнула рессора, а теперь не может завестись. Это было плохой новостью.
«Будем ждать ребят», — сказал Ник.
«Не дождёмся», — сказал я, — «снимай запаску».
«Зачем?»- высокомерно непонятливо спросил Ник.
«Будем поджигать, греться»,- объяснил я.
«Ты чего, она стоит пятьсот баксов», — презрительно возмутился Ник, словно какой-то непонятливый бедняк требовал отдать ему всё состояние.
«Не хочешь жечь запаску, заводи мотор и запускай печку, если нет, через пятнадцать минут я сам зажгу», — сказал я агрессивно решительно, знакомый с действием сибирских морозов.
Ник насупился и, не глядя на меня, выпрыгнул из кабины, переместившись под капот. Он вряд ли поверил, что сидеть в замороженной кабине грузовика пять часов опасно для жизни. Просто потому, что не знал об этом и не имел как и большинство американцев привычки воображать и фантазировать . Ник привык подчиняться агрессивным командам своего ковбоя-папаши, нашего начальника – Гарри, не раздумывая, поэтому и меня послушался. Ник был старше меня, но разил инфантильностью. Даже одевался как школьник-пижон, стремящийся произвести впечатление на одноклассниц. В тот день в тридцатиградусный мороз он одел на себя джинсы, короткую куртку и бейсболку. Не для обидчивых ушей Гарри, но наблюдения ради, американцы в «Белых рыцарях» и бригада Гарри сильно отличались не в пользу последних. Даже в одежде «Белых рыцарей» заметен был профессионализм: парки, непромокаемые унты. Бригада Гарри больше подходила по уровню бурилам, которые приезжали для работы на скважинах в «Белых рыцарях». Такие вот совсем redneck – красношеи. Так их вроде в Америки называют.
Ник долго ковырялся под капотом, время от времени прося меня нажимать на педали и поворачивать ключ зажигания. Через полчаса результатом этого стал рык возбудившегося мотора. Ник весь скрюченный с белыми ушами и окровавленными пальцами рук вернулся в кабину. Даже жалко его стало в первый момент и совестно, что послал человека без перчаток ковырять замороженные провода и гайки. Ник не мог ничего говорить, находился в непонятном для себя состоянии шока от того что бейсболка не согрела уши, а починка грузовика далась ему хоть и малой, но кровью.
«Зато 500 баксов сэкономили», — пошутил я, стремясь как-то подбодрить Ника и материализовать его маленький подвиг.
«Да, да», — ответил он вяло и недовольно.
Тем временем кабина начала прогреваться и морить нас душным теплом. Ник заклевал своим тающим носом. Я решил не спать, на всякий случай, вдруг заглохнем или ещё чего. На какой-то миг закрыл глаза и вздрогнул от сильного стука в окно кабины.
«Вы чего спите? Совсем охуели?» — в окно смотрели два тревожных лица. Я опустил стекло.
«Да всё нормально, ребята», — сказал я.
«А мы едем, вы тут стоите, притормозили, а вы спите, мы перепугались, что замёрзли», — немного радостно рассказали два повеселевших лица.
«Да, я так, на секунду вздремнул, у нас печка работает, всё нормально»,- оправдался я.
«Не спи, нах, вдруг заглохнет машина. Чё за грузовик?», — спросили два любопытных лица.
«Американский, Mack», — объяснил я.
«Нихъя себе, а это кто?» — ткнули два шутливых лица в сторону потеплевшего Ника.
«Американец», — ответил я.
«Да ладно! Живой американец?» — спросили два удивлённых лица.
«Да вроде живой, чего с ним будет», — сообщил я.
«Нихъя себе! Пусть скажет чего-нибудь», — попросили два увлечённых лица.
«Ник, скажи ребятам чего-нибудь. Поздоровайся. Они никогда не видели американцев», — попросил я сонного Ника.
Ник отнёсся к просьбе серьёзно, видимо, почувствовав ответственность посла США на трассе Радужный – Нижневартовск, и произнёс:
«Привет, я – Ник, приехал из Луизианы, работаю водителем, в России первый раз».
«Заебись», — одобрили эту речь два восхищённых лица – «А что у вас случилось?» — решили выяснить они.
«Рессора лопнула, мы ждём два других грузовика из Радужного, чтобы перегрузиться».
«Так это вам долго тут ещё. Вот у нас бутылка водки и хлеба батон, больше нет ничего», — посочувствовали два заботливых лица.
«Спасибо. Пригодится», — поблагодарил я.
«Ну, всё, мы поехали, не спите только, нах», — тепло попрощались два дружеских лица.
Водку мы пить не стали, хотя Ник, поддавшись инфантильному авантюризму, покушался на зелёную стеклянную бутылку. Я уговорил его оставить водку до возвращения в лагерь, пообещав научить его пить по-русски. А хлеб оказался очень кстати, мы были голодными.
Спать нам не дали бы, даже если бы мы не прислушались к совету двух опытных лиц, после того как они ускакали на своём большом авто по непредсказуемо опасной бетонке в сторону Радужного. Останавливались все машины. Некоторые внимательные заранее притормаживали, увидев большой спящий грузовик на обочине, остальные стремительные проезжали мимо, потом задним ходом возвращались. Длинный разговор почти всегда повторялся, лишь немногие кратко справившись о том, нужна ли помощь, мчались дальше, большинство любопытствовали по поводу машины и американца. Все снабжали нас продуктами. К концу вынужденной стоянки у нас образовался солидный запас консервов, хлеба, водки, пива и воды. Ник проживал важные для себя пять часов новой жизни. Он самоотверженно завёл грузовик, он был потрясён взаимовыручкой сибиряков,
Мы уже успели привыкнуть встречать и провожать все проезжающие мимо машины, когда из темноты выпрыгнули два наших Mack. Спокойно и эффектно стянули лебёдкой контейнер на один из прицепов, потом корявенько и не сразу затащили хромую тележку Ника на вторую платформу. Приехавшие на помощь американцы брезгливо и насмешливо рассмотрели накопленный провиант в кабине Ника. Предложили нам колу. Я пересел в кабину одного из них, пятичасового общения с Ником показалось достаточным.
Приехав в лагерь, я поспешил в свою комнату, но был быстро разыскан американцами по поводу того, чтобы научить их пить водку по-русски. В столовой я наполнил гранёные стаканы наполовину, раздал каждому:
«Теперь берёте и пьёте всё полностью, до дна, вот так», — сказал я и продемонстрировал, как это делается. Американцы дико и опасливо наблюдали за этим, но никто не торопился повторить.
«Ник, давай, ты теперь можешь!» — подбодрил я своего недавнего товарища по кабине, как-то он ближе других мне стал после этого.
Ник отхлебнул совсем немного, перекосился и побежал за колой. «Что-то красношеи попались слабые», — подумал я и пошёл спать.
Утром Гарри неожиданно тепло стал выяснять чего и как, как моё настроение, чем бы я хотел заняться, не надоело ли мне мотаться в конвоях и прочее. Я отвечал, что всё ОК, что мне ничего не надоело, что могу мотаться в конвоях, могу и другую работу делать. Гарри предложил мне поработать в паре с Майком в лагере, никуда не ездить, только по Радужному, что для этого он мне оставит один Ford. Я не стал возражать, потому что это было похоже на оплачиваемый отпуск. Изначально, обладающий хорошим нюхом на сладкое, Володя сумел закрепиться на этом льготном рабочем месте, за что стал больше презираем Сергеем. Сергей тем временем трудился с Гарри, что было непростым хлебом, учитывая, что переводить надо было часов по 15-17 в сутки, а характер у начальника был сложный. Он требовал дословного и побуквенного перевода всех своих грубостей в адрес собеседника. Я почти сутками сопровождал колонны грузовиков. Теперь Серега ликовал по поводу того, что я, не стремясь к этому, сверг Володю с самого вольготного места, и безмерно веселился, предвкушая как Володя будет гонять конвои по 24 часа в сутки. Я отнёсся спокойно к новому месту, потому что привык к конвоям, мне нравилось это дело. Но важным приобретением стал внедорожник, который мне оставлял в пользование Гарри, это уже сосем другой статус и возможности.
Рано утром Гарри и вся его бригада разбегались и разъезжались. Майк жил в городе со своей любимой и в лагерь обычно не спешил. К тому же он привык обходиться без переводчика, знал немного русский. Он удивлённо обрадовался, когда узнал, что Гарри убрал Володю от него, и назначил меня. Майк считал Володю стукачом, который собирает на него необходимый Гарри для увольнения компромат.
«Почему он это сделал», — радовался Майк.
«Я думаю, что хочет Володю проверить в конвоях», — предположил я.
«Зачем ему это надо?» — не унимался подозрительный Майк.
Вечером, вернувшийся после очередного многочасового синхронного перевода Гарриных грубостей Серёга, объяснил:
«Гарри тебя полюбил сильно за то, что ты его сыночка поддержал, карьерист хитрый, самого Володьку-жида обскакал», — веселился Серёга, заливаясь баночным пивом.
«А как я мог одного его там оставить на шоссе, он ни слова не знает?» — удивлялся я.
«Да нам это понятно, просто они — американцы, они не привыкли помогать друг другу. Вообще, Гарри тогда нормальный мужик, раз оценил», — продолжал Серёга.
«Да нормальные они ребята, просто глуповатые и мозги у них засраны», — сказал я.
«Одно слово – масоны», — поставил точку в разговоре Серёга.

Майк сразу дал понять, что в помощниках не нуждается:
«Ты отдохни несколько дней, можешь в лагере или съездить куда-нибудь, но лучше не ездить, опасно здесь».
«Майк, да чего там отдыхать, давай поработаем, ты мне какие-нибудь задания давай», — сказал я.
Майк смутился и задумался:
«Да нет у меня заданий никаких. Я с Володей всех знакомых объехал по несколько раз, будто по делу», — нервно ответил он.
«Майк, давай начистоту, если работы у тебя нет, но ты не хочешь, чтобы об этом знали, давай, согласуем «план» на неделю, как будто мы ездим куда-то, чтобы отвечать одинаково на вопросы, если что», — предложил я.
Мы составили список разных контор, которые могли иметь отношение к нашей «работе» и разбили их по дням недели.
В конвоях я большую часть сна проводил в машинах, а, прикреплённым к Майку, большую часть рабочего дня стал проводить во сне. Выспался, прочитал всё, что было в лагере, покатался на Ford. Один раз доехал и до офиса «Белых рыцарей», останавливаться не стал, мало ли чего.
Никогда ещё в Сибири время не шло так медленно. Ничего не происходило, утешало то, что каждый день оплачивался, это создавало некоторое арифметическое материальное действие вокруг моего безделья.
Днём время ползло, останавливалось, издевалось. Просыпался вместе со всеми, чтобы не потеряться, завтракал вместе с португальскими геями, чтобы не спешить, катался на Ford, чтобы сжечь немного бензина в баке, обедал вместе с португальцами потому, что больше днём никого не было, спал после обеда потому, что к дневному сну быстро привыкаешь. Я ждал вечера, чтобы поболтать с Сергеем и впитать энергию рабочего процесса из его рассказов. Через несколько дней я попросил Гарри:
«Гарри, можно мне в конвой или ещё куда?».
Гарри шумно и быстро выдохнул, махнул головой и ушёл. Он не любил менять решений.

На следующий день появился Костя. Внимательные португальцы нашли Костю в нашем лагере, он сидел на корточках возле входной двери. Невозмутимо и настойчиво пытались они проводить этого озлобленного и перепуганного парня ко мне, но Костя, уткнув лицо, в колени не реагировал. Один из португальцев мягко и грациозно дошёл до моей комнаты и, сильно приподняв брови и выкатив глаза, дал понять, что что-то или кто-то нарушило наш скучный быт.
Я подошёл к Косте, он оторвал маленькое обветренное лицо от коленей, посмотрел мутными глазами на меня и сказал: «Мне схорониться надо».
— Что? – растерянно спросил я.
Костя встал и по-боксёрски широко поставил ноги и немного согнул руки в локтях. Я непроизвольно сделал полшага назад, ожидая удара. Костя стоял на месте, смотря прямо на меня. Маленький высохший нелюбимый жизнью человек. По всей видимости, он был молод, но ореол от трудностей и неприятностей, окружавший его, не позволял отгадать Костин возраст.
— Пошли, расскажешь, что случилось, — позвал я Костю в комнату.
Португальцы удивлённо нахмурились, выразительно разведя руки. Гарри запрещал пускать посторонних в лагерь.
— Мы его не пускали, он сам пришёл, — шутя ответил я португальцам.
Костя рассказал, что он работает и живёт неподалёку, за забором, в соседних бараках.
— Сегодня у нас кипеж был серьёзный, я это увидел и меня ищут, — произнёс он и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Интуитивно я понимал, что лучше мне не знать о том, что Костя называет кипежом. Костя сидел напряжённый, он ждал, что я продолжу расспрос и это меня удивило. Это было как то не по-сибирски. Не принято было лезть в чужие дела. Человек пришёл спрятаться от каких-то других парней, видимо, не очень хороших и добрых. Надо помочь, но не должно выяснять, что случилось. Захочет, сам расскажет.
— Ты давно в Сибири? – повернул я разговор в другую сторону.
— Два месяца, — ошарашил Костя.
Я ожидал услышать: десять лет, пять лет, ну, хотя бы три года, но не два месяца.
— Откуда приехал?
— Оттуда, — сказал Костя, злобно посмотрев на меня, как будто я был картой или глобусом.
— Ладно, не хочешь не говори, — я понял, что Костю лучше оставить одного.
— Там есть комната одна пустая, ты иди там, отдохни.
Костя сидел, не двигаясь. Сонная беззаботность, завладевшая мною при помощи безделья, сменилась чувством волнительной тревоги, исходившей от Кости. Я смотрел на этого маленького, но жилистого парня, понимая, что ничего хорошего это знакомство мне не принесёт.
«Ладно, пускай отсидится до вечера, а потом придётся его попросить», — подумал я.
— Ты долго в прятки играть будешь?- иронично спросил я Костю.
Он посмотрел резко и раздражённо.
— Ну, скрываться тебе долго надо? – смягчил я вопрос.
Он молчал.
— Костя, ты должен понимать, что я уважаю местные обычаи и готов тебе помочь, но я здесь не хозяин, я что-то должен объяснить американцам. Ты не можешь просто сидеть и молчать, — жёстко сказал я.
Костя сидел и молчал. Мне становилось не по себе. Зачем я привёл его в свою комнату? Надо было сразу куда-нибудь в столовую его усадить. Да, я думал, что он захочет чего-нибудь рассказать, а он сидит и молчит, уходить не собирается.
В этом вот вся странность и двусмысленность таких ситуаций. С одной стороны ты хочешь поступить как хороший сибирский парень и помочь этому замученному жизнью бедолаге, а с другой стороны ты понимаешь, что, возможно, за просьбой о помощи скрывается что-то другое, опасное для тебя.
Если поступать как хороший сибирский парень, то надо сказать: «Костян, ты устал, давай выпьем по стакану, ложись, покури, поспи в моей кровати, а я покамест воздухом подышу». Вот так, просто помочь, ничего не спрашивать и всё. А если Костян вдруг окажется плохим парнем, не разделяющим ценность сибирских понятий о взаимовыручке, и сделает что-то неправильное, например: украдёт какую-то вещь или обидит словом или делом вернувшегося с работы переводчика Сергея, то тогда Костяна можно будет наказать. Сурово и беспощадно. Вплоть до полного и необратимого погружения в болото.
А если поступать как среднестатистический житель большого города, то можно сказать: «Паренёк, ты мутный какой-то, смурной, ничего не рассказываешь, не понятно чего тебе надо, у тебя проблемы, нам они не нужны, давай-ка, ты, дружок, катись к себе в барак». И проводить за дверь неразговорчивого Костяна, пока не приехали американцы. И не потому, что ты такой плохой и все жители больших городов такие плохие, а потому что много уж очень мутных и смурных людей бродит по большим городам и, если этот человек не из твоего круга, то помогать ему необязательно, невозможно и часто опасно.
Диссонанс желания быть хоть немного похожим на хороших сибирских парней и врождённых защитных инстинктов жителя большого города заставляет раздваиваться, нерешительно и одновременно действовать и по первому и по второму варианту. То есть выгнать как-то не хорошо, могут не понять, но и доверять этому напряжённому молчуну тоже нельзя.
«Пошли, кока-колы попьём», — предлагаю я. Костя сразу встаёт и с трудом скрывает улыбку. Неужели он всё это затеял ради того, чтобы получить кусочек заморского пирога, думаю я. Костя берёт банку с колой, но не открывает, держит в руке, потом прячет в куртку.
— У нас сегодня с ингушами подрались, — сказал Костя.
— Кто? – спросил я.
Костя отмахнулся от меня, как будто я задал неуместный вопрос и всем должно быть понятно, кто и зачем подрался с ингушами.
— Я поругался с литовцем. Он – здоровый чертила, баскетболист, — сообщил Костя, который ростом был как полбаскетболиста, — он меня чуть не убил. Ингуши за меня заступились, началась драка, и литовца подрезали, я убежал.
«Вот зачем мне вся эта информация, — подумал я, — кто там кого подрезал».
— А сейчас там что происходит?
— Почём я знаю, я ведь здесь.
— Может там всё спокойно, литовца увезли.
— Может и так.
— Так ты пойди, узнай аккуратно, — посоветовал я Косте.
— Я не могу, вдруг там кипеж, меня сразу возьмут. Сходи ты, – неожиданно спокойно попросил Костя, как будто мы были давно знакомы.
Сходи ты. Молодец, паренёк. Объявился, молчал пока колу не получил, теперь ещё меня посылает в барак, где я не был никогда и никого не знаю, посмотреть, закончилась ли драка и что с обидчиком-литовцем. Да, с головой у него не порядок. Надо его гнать отсюда.
— А как я пойму там, что к чему? – любопытство и врождённый авантюризм не позволяли мне так быстро и неинтересно избавиться от нежданного развлечения в лице проблемного Кости.
— Спросишь у кого-нибудь, — посоветовал Костя.
— Спрошу, только ты жди меня на улице, не надо тут маячить, сейчас американцы приедут, мне не нужны расспросы, — сказал и вышел за дверь.
Костин барак находился метрах в пятистах от нашего лагеря. Со стороны это было похоже на соседства добра и зла, нового и старого, западного и советского. Аккуратные белые модули нашего лагеря и грязные косые сараи Кости, ингушей и подрезанного литовца.