заибись. Белые ночи. Пурга (начало).

Сегодня, когда мы привыкли к кожаным креслам дорогих авто, широким кроватям пятизвёздочных отелей, обильным шведским столам на завтрак, округлённому Brunello на ужин, притворным улыбкам стюардесс бизнес-класса трудно понять впечатления паренька-студента из девальвированной России, где Coca-Cola была лучшим, чем армянский коньяк, соблазнителем однокурсниц, а шоколадки Mars можно было купить только за недоступные доллары.

Москва была обескуражена и демотивирована пустыми полками магазинов, непонятно высокими ценами на масло и макароны, «аргументами и фактами», шестью сотками и напёрсточниками около метро и власти. Я, который был этим пареньком-студентом, жившим в перепуганной охуевшей столице в протухающей панельной девятиэтажке на бандитской Ждановской, ездил в сибирский г. Радужный зарабатывать деньги, но это не было тяжёлой вахтой. Скорее наоборот.

Мы летали только чартерами. Десять-пятнадцать человек в абсурдно огромном самолёте, иногда это был Ил-86. Стюардессы ненавязчиво напаивали нас в пути блендовым виски. Мы жили в хорошо отремонтированной гостинице, завтракая непривычными мюслями и пышными омлетами с беконом и помидорами, а ужиная т-бон стейками величиной с тарелку. В офис и на буровые мы ездили на новых белых Паджеро, оборудованных рациями. Все кричали в эти рации одно слово: «Роджер». Я не мог понять, что за парень этот Роджер и почему все, с кем я ездил, обращаются к нему, чаще произнося его имя дважды. «Роджер, роджер», — я не ошибся, с маленькой буквы. В американской армии это означает «Приём» или «Понял», то есть каждую новую фразу, произносимую по рации они начинают с «Роджер, роджер». Рация была очень необходима, ведь мобильных телефонов тогда не было, а потребность в связи с коллегами и начальством была, особенно когда твоя машина улетала в сугроб километров двести от города или случалось что-то непредвиденное на буровой.

Это был другой мир, эта была американская Сибирь. Но, самое восхитительное была работа, интересная, реальная. Ты знал свою роль в этом процессе, понимал значимость. Отношения с американскими специалистами походили на партнёрство полицейских в голливудских фильмах. Мы нуждались друг в друге, помогали и выручали. В разных ситуациях.

Да, господа, но эта была Сибирь. Этот край я навсегда полюбил за честность, открытость и порядочность отношений между людьми. Если ты в беде, тебе непременно помогут, если ты пьяный, тебя обязательно проводят домой, если ты забыл дорогу, отведут к себе, если ты не прав, дадут по морде, если будут при этом не правы, извинятся, если ты не поможешь, тому, кто в беде, тебя убьют. Сибирь – суровый край, но справедливый.

А люди! Сколько хороших людей я встретил там. Сколько их было, простых понятных ребят, которые появлялись в самый нужный момент, помогая, а иногда и спасая тебя. Блин, я уже писал об этом, но поймите, это важно. Вы никогда не почувствуете, что такое Сибирь, если не будете думать об этих парнях. Они приехали туда на полгода, на два или три года из больших и сытых красивых городов, таких как Киев, Екатеринбург, Волгоград или Харьков. Приехали после армии, заработать денег, чтобы отдать долг, вылечить родителей, стать взрослыми. И остались на десять, пятнадцать, двадцать лет, остались навсегда. Они жили в «балках», нечеловеческих огромных бочках с окнами и дверью, но возвращались на «большую землю» только в страшных снах, просыпаясь в холодном поту, только когда спящими видели из иллюминатора горящие факела в тайге. Вернулись.

Вас это тронуло? Поехали дальше. Где Билл? Где этот чернокожий «What can I do?” Водки найди!