заибись. Белые ночи. Переговоры.

Читайте «FuckingGood. Белые ночи. Переговоры».

Через пару недель я уже наблюдал поражающую контрастность образов американских и советских нефтяников в отделе добычи (ударение на первый слог! Это важно!) в г.Радужный. Это был, пожалуй, самый главный отдел. Что может быть важнее добычи? Нас было человек пять переводчиков. Коллеги от меня отстали быстро, уяснив, что я не знаю, как звучит слово «скважина» по-английски. Глупости, думал я. Скважина? Так ли это существенно.

Несколько дней мне удавалось избегать трудностей, до того момента как в нашу большую комнату не зашёл начальник отдела Том и позвал: «Interpreters..!” Никто не откликнулся, потому что не было никого, все разъехались по буровым и переговорам, я понял, что прятки кончились, меня нашли. Том улыбался мне как взрослый дядя маленькому мальчику, который не хочет рассказывать стишок. «Why ain’t we go”, — спросил он в типично южной, можно сказать, Марк Твейновской манере. Типа: «Почему бы нам не пойти». И я пошёл. В кабинете Тома было человек пятнадцать: много русских начальников различных узлов, кустов и участков, парочка его американских замов, кто-то ещё. Большинство этих хмурых ребят я видел впервые. Тогда я заметил, что балагурные и экспансивные американцы становятся осторожно молчаливыми и угрюмыми в присутствии российских коллег. Моё появление в кабинете было воспринято нефтяниками с неприятной и пугающей меня радостью. Особенное наслаждение проявилось на лицах соотечественников. Один из них, вроде он был главным инженером НГДУ, бросился ко мне и сказал: «Ну, наконец, объясни им, что эту скважину мы только прошли с буровым раствором, ещё обсадку не делали, а на этом кусте геофизики сидят, когда уйдут, начнём перфорировать колонну. Ещё нам надо им объяснить по насосной, по сепарации ..», — он смотрел на меня с надеждой и вызовом. Я выдержал паузу, потея и поглядывая на дверь, потом спросил его: «Что?»

В Сибири нельзя бросать людей в беде. Потому что тяжело, сложно, не выжить, если не помогать друг другу. Я много раз получал эту неожиданную, но очень необходимую поддержку, а иногда спасение, от абсолютно незнакомых людей, большинство из которых, оказав помощь, исчезали из виду, даже не дав возможность сказать им спасибо. Потому что делали это не для благодарности, а потому что так надо, такая жизнь, иначе нельзя. Взаимовыручка – один из неписаных законов сибирского бытия, одна из прекрасных черт людей там. Нарушать этот закон не стоит, позже я в этом убедился.

Главный инженер НГДУ, услышав мой ответ-вопрос «ЧТО?» и наблюдая мой ожесточённо-растерянный вид, понял, что я в беде. Свой парень в беде. Хоть и работал на чужих, но свой. Свой среди чужих, это было очень удобный статус. Главный инженер НГДУ секунду думал, как помочь человеку, который должен был помочь им, но не может и поэтому оказался в беде. Другие наши нефтяники тоже как-то участливо заулыбались и подвинулись поближе, американцы растерянно расслабились. Им виделось начало переговоров удачным хоть и непонятным, потому что их сотрудник, то есть я, на глазах у них, наладил контакт и снял напряжение, висевшее в кабинете Тома. Главный инженер НГДУ разложил подробные чертежи на столе, и этого было достаточно для того, чтобы решить вопрос с переводом нефтяных терминов. Достаточно было специалисту одной страны ткнуть пальцем в какой-нибудь узел, как специалист другой страны, называл термин на своём языке. Это было похоже на интерактивный переводчик. Мне оставалось только озвучивать тылы.

Следующие две недели я провёл за письменным переводом толстенной спецификации, тем самым изучив большинство специальных терминов. Так всё и шло своим чередом, если бы не чернокожий Бил.